— Согласен, дело у них налажено недурно.
— Так редко сталкиваешься с нерадивостью или путаницей! Так редко письмо доставляют не по адресу, а ведь их тысячи расходятся по стране — миллионы! — и ни одно не пропадает. И каждое надписано другою рукой, далеко не всегда разборчиво, а разобрать необходимо — поразительная вещь!
— У почтовых служащих глаз наметан, они привыкли. Новичок должен иметь довольно острое зрение, проворные руки, и, постоянно их упражняя, он приобретает сноровку… Ежели вам такого объяснения мало, — продолжал он улыбаясь, — могу прибавить, что им за это деньги платят. Это много способствует исправной работе. Общество платит за услуги и, значит, вправе рассчитывать на добросовестность.
Далее разговор перешел на разные виды почерков — высказаны были подходящие к случаю замечания.
— Утверждают, — говорил Джон Найтли, — что в одной и той же семье часто пишут похожим почерком, — естественно, ежели все учились у того же учителя. Но тогда, я полагал бы, это справедливо главным образом применительно к женскому полу — мальчиков учат прописям только в раннем детстве, а потом каждый марает кто во что горазд. Изабелла и Эмма, по-моему, правда пишут очень похоже. Я не всегда отличаю.
— Пожалуй, — задумчиво отозвался его брат, — сходство есть. Я понимаю, что ты хочешь сказать, — но только у Эммы почерк тверже.
— Они обе пишут очень красиво, — вставил мистер Вудхаус, — и Изабелла, и Эмма. Всегда. И бедная миссис Уэстон тоже, — с полуулыбкой, полувздохом в ее сторону.
— Из мужчин самый лучший почерк… — оглядываясь вслед за ним на миссис Уэстон, начала Эмма — и остановилась, увидев, что миссис Уэстон слушает кого-то другого. Пауза дала ей время подумать: «Ну-ка, посмотрим, как я сейчас заговорю о нем. Хватит мне духу прямо произнести при всех его имя? Или мне нужно прибегнуть к обинякам? Ваш йоркширский знакомец… тот, кто пишет вам из Йоркшира… что-нибудь в этом роде понадобится, вероятно, ежели дела мои плохи. Но нет, я способна выговорить это имя без малейшего трепета. Несомненно, я все более исцеляюсь. Итак — смелей!»
Миссис Уэстон освободилась, и Эмма начала снова:
— У мужчин я не видела лучшего почерка, нежели у мистера Фрэнка Черчилла.
— Я не в восторге, — сказал мистер Найтли. — Слишком мелок и твердости недостает. Женственная рука.
Обе дамы восстали против этого. Обе принялись дружно защищать Фрэнка Черчилла от злостного навета. «Вот уж неправда, что недостает твердости! Некрупный почерк, это верно, но очень четкий и, бесспорно, мужественный. Нет ли у миссис Уэстон при себе письма для подтверждения?» Нет — письмо совсем недавно было, но она его убрала после того, как написала ответ.
— Будь мы в другой комнате, — сказала Эмма, — будь рядом мой письменный стол, я бы сама предъявила вам образчик. У меня есть записка от него. Помните, миссис Уэстон, он написал мне однажды, по вашему поручению?
— Это он только так сказал, что по поручению…
— Ну, как бы то ни было, записка у меня сохранилась, и можно после обеда показать ее мистеру Найтли — пусть убедится.
— Э, когда галантный господин, вроде мистера Черчилла, пишет прелестной даме, вроде мисс Вудхаус, — сухо возразил мистер Найтли, — он, натурально, постарается не ударить в грязь лицом.
Объявили, что кушать подано. Миссис Элтон, не дожидаясь, покамест позовут, вскочила с места — не дожидаясь, покуда мистер Вудхаус подойдет и предложит ей руку, чтобы повести в столовую, возгласила:
— Так мне обязательно идти первой? Неловко, право, всегда всех возглавлять!..
Забота Джейн о том, чтобы непременно ходить за письмами самой, не укрылась от Эммы. Она все слышала, все видела и не отказалась бы узнать, попусту или нет предпринята была утром прогулка по лужам. Она подозревала, что нет, что не стремятся с такою настойчивостью из дому в непогоду, ежели нет всех оснований надеяться, что впереди ждет весточка от дорогого человека, и что надежда эта сбылась. Иначе отчего она сегодня мягче и теплее обычного, откуда этот свет в ее глазах?
Можно бы, конечно, смутить ее двумя-тремя вопросами, например, долго ли идет письмо из Ирландии, сколько стоит его отправить — они вертелись у Эммы на языке; но она удержалась. Она осталась верна решимости не ранить Джейн Фэрфакс ни единым словом, и они следом за другими дамами направились из комнаты рука об руку, словно самые добрые подруги, что как нельзя более выгодно оттеняло красоту и грацию обеих.
Когда дамы после обеда воротились в гостиную, общество их, вопреки усилиям Эммы, распалось на две отдельные группки — с таким упорным неразумием и неуменьем себя вести миссис Элтон целиком занялась одною Джейн и третировала ее самое. Им с миссис Уэстон оставалось либо вести разговор между собою, либо вдвоем молчать. Иного выбора миссис Элтон не предлагала. Ежели Джейн удавалось на время остановить ее, она спустя немного вновь принималась за свое, и хотя беседа — в особенности со стороны миссис Элтон — велась большею частью полушепотом, нельзя было, сидя тут же, не получить общего представленья, о чем она ведется. Долго пережевывались такие предметы, как почта — простуда — доставка писем — дружба, затем, вероятно, к не меньшему неудовольствию Джейн, их сменило другое: расспросы о том, что слышно относительно подходящего места, и заявления о том, какие действия в этой связи замышляет миссис Элтон.
— Вот уже и апрель на дворе! — говорила она. — Я начинаю не на шутку волноваться за вас. Июнь не за горами.
— Но я никогда не назначала себе определенного месяца, будь то июнь или какой-нибудь другой, — просто вообще имела в виду лето.