Эмма - Страница 123

123

— Так ваш сын приезжал сюда?

— Что? Да-а, вы не знали?.. Хм, кхм — что-то в горле… — Он на минуту умолк, потом невинным, осторожным тоном прибавил: — Да, Фрэнк приезжал сегодня утром — просто взглянуть, как мы поживаем.

Они пошли дальше, не сбавляя шага, и очень быстро добрались до Рэндалса.

— Ну вот, дорогая, — сказал он, когда они вошли, — вот я вам и привел ее — теперь, надеюсь, вы скоро почувствуете себя лучше. Оставляю вас вдвоем. Тянуть нет смысла. Я буду неподалеку на случай, если понадоблюсь. — И, перед тем как уйти, прибавил тихо, но Эмма явственно слышала: — Я сдержал обещание. Она ничего не знает.

Миссис Уэстон встретила ее с таким страдальческим, смятенным видом, что в Эмме с новой силой всколыхнулась тревога, и, как только они остались одни, она озабоченно спросила: .

— Что с вами, милый друг? Сколько я понимаю, произошла какая-то большая неприятность… скажите мне прямо — какая? Всю дорогу сюда меня томила неизвестность. Мы с вами обе ненавидим это мучительное состояние. Не продлевайте же его для меня. Поделитесь со мной, и вам самой станет легче.

— Вы и правда ничего не знаете? — дрожащим голосом спросила миссис Уэстон. — И… и не догадываетесь, милая Эмма, что вам предстоит услышать?

— Если это касается мистера Фрэнка Черчилла, то кое о чем догадываюсь.

— Вы не ошиблись. Это касается его, и я прямо сейчас вам все скажу. — Принимаясь снова за шитье и пряча таким образом глаза. — Он только нынче утром приезжал сюда, с совершенно невероятным сообщением. Не могу передать вам, как оно нас удивило. Он приехал поговорить с отцом об одном предмете… объявить о своих чувствах…

Она остановилась перевести дух. Эмма в первую секунду подумала о себе, потом — о Гарриет.

— И не просто о чувствах, а больше… — продолжала миссис Уэстон, — о помолвке — самой настоящей помолвке… Что вы скажете, Эмма, — что скажут люди, — когда станет известно, что Фрэнк Черчилл помолвлен с мисс Фэрфакс — и помолвлен давно!

Эмма буквально подпрыгнула от неожиданности.

— Джейн Фэрфакс?.. — вскричала она, пораженная ужасом. — Господи помилуй! Не может быть! Вы шутите!

— Ваше изумление понятно, — отозвалась миссис Уэстон, по-прежнему не поднимая глаз и торопясь заполнить паузу, чтобы дать Эмме время прийти в себя. — Очень понятно. И однако, это так. Они помолвлены с октября месяца, помолвились в Уэймуте и от всех хранили это в тайне. Ни одна живая душа не знала, кроме них, — ни Кемпбеллы, ни ее родные, ни его… Вот такие чудеса — доподлинно известно, что это факт, и все равно невероятно. Никак не верится… Я-то думала, что знаю его…

До Эммы почти не доходили ее слова. Две мысли владели сейчас ее сознанием, и оно металось от одной к другой: мысль о своих разговорах с ним насчет мисс Фэрфакс и мысль о Гарриет; какое-то время она способна была лишь издавать бессвязные восклицания и требовать снова и снова подтверждений, что это так.

— Да, — сказала она, силясь овладеть собою, — полдня, не меньше, понадобится мне, чтобы хоть как-то охватить это умом. Как! Значит, всю зиму, когда ни он, ни она еще не показывались в Хайбери, он уже с нею был помолвлен? — С октября месяца — тайно от всех. Мне больно было узнать об этом, Эмма, очень больно. И его отцу не меньше. Кое в чем его поведение представляется нам непростительным.

Эмма лишь на миг замешкалась с ответом:

— Не хочу делать вид, будто не понимаю вас, но у меня есть средство снять этот камень с души вашей — знайте, его внимание ко мне не произвело того действия, коего вы опасаетесь.

Миссис Уэстон, боясь поверить, подняла на нее глаза, но взгляд Эммы был так же спокоен и тверд, как ее речи.

— А чтобы вам легче было уверовать в то, что я теперь к нему совершенно равнодушна, — продолжала она, — скажу вам больше. Было время в раннюю пору нашего знакомства, когда он мне, точно, нравился и я готова была в него влюбиться — да что там «готова» — влюбилась, и как это потом прошло, сама диву даюсь. Но, к счастью, это прошло. Он в самом деле последнее время, месяца три по крайней мере, ничего для меня не значит. Можете мне поверить, миссис Уэстон. Это чистая правда.

Миссис Уэстон со слезами радости поцеловала ее и, когда к ней воротилась способность разговаривать, поклялась, что слаще этого заверенья ничего для ее слуха быть не может.

— Для мистера Уэстона тоже будет громадным облегчением это услышать, — сказала она. — Мы так терзались за вас! Нашей заветной мечтою было, чтобы вы понравились друг другу, мы думали, что так оно и есть… Вообразите же себе, что мы должны были испытать при этом известии.

— Я избежала несчастья каким-то чудом, за что мы с вами можем благодарить судьбу. Но его это не оправдывает, миссис Уэстон, и в моих глазах, должна сказать, он очень виноват. Какое право имел он приехать к нам связанным клятвой любви и верности и вести себя так вольно? Какое право имел добиваться расположенья одной, настойчиво за нею ухаживать — а он, бесспорно, делал это, — меж тем как принадлежал другой? Как мог он знать, что не наделает бед? Что я не отвечу на его авансы любовью?.. Дурно — очень, очень дурно.

— Из того, что он говорил, Эмма, милая, я вынесла впечатленье…

— И как могла она терпеть такое поведение? Чудовищное самообладанье! Видеть, как он при ней увивается за другою женщиной, и не возмутиться? Такую меру хладнокровия я не способна ни понять, ни уважать.

— Меж ними происходили размолвки, Эмма, он прямо об этом сказал. Ему некогда было особенно вдаваться в объяснения. Он был у нас всего четверть часа, и в столь возбужденном состоянии, что даже это время не мог употребить с большою пользой, но что у них были недоразумения — это он сказал с полной определенностью. Они-то, сколько я могу судить, и приблизили развязку и, очень может статься, вызваны были как раз его неправильным поведением.

123